Пашков, Василий Александрович (1831)

Василий Пашков в период военной службы

Василий Александрович Пашков принадлежал к богатому аристократическому роду Пашковых, к одиннадцатому поколению от родоначальника — поляка Григория Пашкевича, приехавшего в Россию при Иване Грозном. Дети Пашкевича приняли фамилию «Пашковы». Уже первый сын Пашкевича, Иван Григорьевич, в 1604 году был отмечен в документах как тульский боярин[11].

Прадедушка В. А. Пашкова, Александр Ильич (1734—1809), нажил состояние благодаря женитьбе на Дарье Ивановне (1743—1808) — дочери богатого фабриканта И. С. Мясникова. После смерти купца А. И. и Д. И. Пашковы унаследовали 19 тысяч крепостных крестьян и четыре больших фабрики. Их второй сын Василий Александрович (1764—1838) дослужился до чина обер-егермейстера и должности министра юстиции. Он владел дворцами в Москве и Петербурге, имениями в Нижегородской и Тамбовской губерниях и Башкирии, а на Южном Урале — медными и железными рудниками с металлургическими заводами при них[12]. Жена Василия Александровича, урождённая графиня Екатерина Александровна Толстая, была фрейлиной при дворе[13].

Их сын Александр (1792—1868) удачным браком с Елизаветой Петровной (по первому браку — Лобановой-Ростовской, урождённой Киндяковой, дочерью П. В. Киндякова) (1805—1854)[1], а также военной карьерой приумножил семейные богатства[12]. Александр Васильевич был настолько щедр и богат, что, служа полковником, покупал на свои деньги лошадей для всего полка[14].

Второй дом Пашковых в Москве — напротив Манежа[lower-alpha 4]

Василий родился 2 апреля 1831 года в Москве, в доме отца[3], когда сам отец воевал в Польше. Крещён 12 апреля 1831 года[3]. Кроме него в семье было ещё двое детей — дочери Екатерина и Ольга[15]. Василий получил блестящее образование. В 1849 году он закончил семилетнее обучение в Пажеском корпусе[16], его имя было занесено на мраморную доску среди лучших выпускников[17]. В 1848 году Пашков был пожалован в камер-пажи[17].

По окончании Пажеского корпуса 26 мая 1849 года Пашков в звании корнета был зачислен в кавалергардский полк[1][16]. Звание поручика получил в 1850 году, 28 мая 1853 году по состоянию здоровья уволился со службы с производством в штабс-ротмистры, но 23 марта 1854 года вернулся на службу в кавалергардский полк в звании поручика, а 23 апреля 1854 года его произвели в штабс-ротмистры[18]. В 1855 году Пашкова назначили старшим адъютантом при дежурном генерале, с 1857 года он служил в канцелярии Военного министерства[19], в том же году его произвели в ротмистры[18]. За годы службы Пашков получил орден Святого Станислава 3-й степени и светло-бронзовую медаль «В память войны 1853—1856» на Андреевской ленте за участие в Крымской войне[19]. В 1858 году он был «…согласно прошению уволен от службы по домашним обстоятельствам с производством в полковники»[19][20][lower-alpha 5].

Комплекс металлургического завода Пашкова в Воскресенском	Верхоторский металлургический завод Пашкова	Заводоуправление бывшего Белорецкого металлургического завода Пашкова	На заднем плане бывший Богоявленский металлургический завод Пашкова в Красноусольском

Брак Василия Александровича с Александрой Ивановной Чернышёвой-Кругликовой принёс ему в качестве приданого значительную часть богатств Черышёвых в Московской и Санкт-Петербургской губерниях[21]. Александра Ивановна была фрейлиной при императорском дворе и попечителем Александринского приюта[22]. Пашков был лично известен царю и приходился родственником нескольким министрам и генералам. Среди родных были музыкант, писательница, декабрист и другие известные люди[14]. Василий Александрович владел тринадцатью имениями в девяти уездах различных губерний[lower-alpha 6], а также четырьмя металлургическими (выплавка меди) заводами на Урале. Ему принадлежало 450 тысяч десятин земли — это пятые по площади частные землевладения Российской империи[24]. С женой и детьми Пашков жил в большом доме на Французской набережной в Петербурге и вёл светскую жизнь. Балы в его доме посещали даже члены царской семьи[25].

«Красивый брюнет, роста выше среднего, с манерами и обращением чистого аристократа; приятный мягкий тенор, большие, выразительные глаза располагают в его пользу», — описывал Пашкова петербургский журналист Николай Животов[26].

Развалины главного дома усадьбы Пашковых в Ветошкино Нижегородской губернии	Ныне в бывшем петербургском доме Пашковых расположен Институт прикладной астрономии[lower-alpha 7]	В другом бывшем петербургском доме Пашковых ныне школа № 560 Выборгского района[lower-alpha 8]	Развалины усадебного дома Пашковых в Крёкшино под Москвой

Гренвиль Редсток. Пашков поддерживал общение с ним до конца своих дней[27]

По словам Животова, до своего обращения в евангельскую веру Пашков был человеком, равнодушным к религии: «О набожности, не говоря уже о фанатизме, никогда не зарождалось и мыслей в голове В. А., бывшего страстным охотником, любителем танцев, балов, крупным игроком в карты, лихим наездником»[26][28]. Пашков сохранял некоторую православную идентичность, иногда посещал храм, но, по собственному признанию, не был удовлетворён своим христианством. «Закон Божий был для меня мёртвою буквою; я руководился почти исключительно правилами человеческими, живя для себя, пытаясь в самые лучшие минуты жизни совместить несовместимое, то есть служить двум господам, хотя, по словам Спасителя, оно невозможно», — уже после своего обращения признавался Пашков протоиерею И. Л. Янышеву.

В конце 1873 или начале 1874 года в Петербург приехал английский аристократ лорд Гренвиль Редсток[29]. Его пригласила Елизавета Черткова — сестра-близнец жены Пашкова. Черткова в скорби после смерти двоих сыновей-подростков пережила глубокое обращение к Богу[30][31].

Жена Пашкова, по-видимому, ко времени приезда Редстока уже пришла к вере[32], однако сам полковник стремился уклониться от общения с проповедником. Животов утверждал, что после первой встречи с Редстоком Пашков небрежно сказал: «Какая пошлость! И охота людям слушать бессмысленного болтуна»[33]. Чтобы не встречаться с Редстоком, полковник на два месяца уехал в своё московское имение, откуда возвращался с надеждой, что уже не застанет иностранца в Петербурге. Однако Редсток не уехал, более того, он стал частым гостем жены Пашкова, так что уклониться от общения не удалось[32].

Проповедь не произвела на Пашкова впечатления. После проповеди Редсток предложил собравшимся помолиться. Присутствующие встали на колени, Пашков из вежливости присоединился. Во время необычной, незаученной молитвы Редстока полковник вдруг осознал, что всё слышанное им из Библии касалось его лично. «Когда я нашёл в Слове Божием, что Господь хочет со мной заключить новый союз, в котором Он обещает не вспоминать более моих грехов и преступлений… у меня пробудилось желание получить это прощение от Святого Бога», — вспоминал позднее этот день Пашков в одном из писем[34][28]. Он пережил потрясение. «Встав с колен, он был уже не тем, что раньше, он стал новым человеком во Христе Иисусе», — утверждала Софья Ливен[34][32].

По мнению биографа Пашкова Филиппа Никитина, необычность этого религиозного обращения едва ли поддается научному объяснению. Однако в евангельско-баптистской среде такие случаи объясняются воздействием Святого Духа и не вызывают удивления — как часть церковной традиции и личного духовного опыта[35].

В течение нескольких лет после обращения Василий Пашков возглавил движение, начатое Редстоком (подробно о христианском служении Пашкова см. в разделе Религиозная_деятельность ). С самим Редстоком он поддерживал общение до самой своей смерти[27].

В конце мая 1884 года товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией и командир Отдельного корпуса жандармов П. В. Оржевский от имени императора потребовал от Пашкова и Корфа дать подписку с отказом от участия в «неодобренной православною церковью пропаганде каких-либо учений по вопросам веры и нравственности» и проведения молитвенных собраний; а также обязательствами уволить всех миссионеров и разносчиков книг и прекратить общение «с сектантами разного рода»[36]. Пашков и Корф отказались. В ответ обоим было предписано в два дня покинуть Россию[37].

Пашкову с большим трудом удалось добиться двухнедельной отсрочки отъезда, чтобы привести в порядок свои дела. Несмотря на отсрочку, судя по отдельным фрагментам переписки, отъезд Пашкова был спешным и шокировал его. 16 июня 1884 года он покинул Россию[36]. Семья переехала к нему не раньше, чем через два года[37].

За границей Пашков жил больше в Англии, но много путешествовал, некоторое время проживал во Франции, бывал в Швейцарии и, вероятно, в других европейских странах. По крайней мере, в первые два года эмиграции Пашков надеялся, что разлука с Родиной носит временный характер, и рано или поздно он вернется в Россию[37]. Он приезжал в Россию не менее трёх раз: дважды — в 1887 году[38] и один раз — в 1888 году — в связи с болезнью сына, заразившегося тифом; в этот раз пребывание на Родине длилось шесть недель[39][34][40].

Василий Пашков умер 30 января 1902 года в Париже. Прощание прошло в парижской церкви Святого Мартина[39]. Был похоронен на некатолическом кладбище Тестаччо в Риме[lower-alpha 9].

Системно богословские взгляды Пашкова изложены в документе, который исследователи называют «Исповеданием веры Пашкова» или «Вероучением Пашкова»[47]. Документ представляет собой фрагменты писем полковника редактору журнала «Церковный вестник» протоиерею Иоанну Янышеву. После того, как студент-семинарист Владимир Попов обвинил Пашкова в ереси, Янышев попросил полковника изложить свои богословские взгляды в переписке, а затем опубликовал её в своём журнале (в номере от 10 мая 1880 года)[48][47].

Ключевой в исповедании Пашкова стала доктрина о спасении исключительно по личной вере в Иисуса Христа, а не по делам, таинствам, молитвам или церковности[49]. Эта доктрина подвергалась нападкам, в том числе и по вопросу о роли «дел»: мол, правильного исповедания недостаточно для спасения, нужные ещё добрые дела. Пашков сразу же уточнял роль «дел»: добрые дела являются результатом спасения, а не причиной. «Разумеется, что истинная вера не может не проявляться в делах»[50], — писал Пашков. Он указывал, что все христианские добродетели являются «плодом Духа Святого» (Гал. 5:22), даруемого Богом верующему (Еф. 1:13). «Поэтому никакая плоть „не может хвалиться перед Богом, получая оправдание даром, по благодати Его“ (Рим. 3:24, Еф. 2:9)», — писал он[50][49]. Как отметила исследователь Шерил Коррадо, судя по деятельности пашковцев, опасения их оппонентов о недостатке добрых дел вследствие такого учения были напрасны[49].

Существенным расхождением с православным богословским мейнстримом была исповедуемая пашковцами уверенность в собственном спасении. «Я доверился Спасителю моему, в Котором и имею теперь жизнь вечную (1Ин. 5:10-13), Который не даст мне погибнуть во век и не даст меня „похитить из руки Своей“ (Ин. 10:28)», — писал Пашков в своем «исповедании»[51][52]. Некоторые оппоненты приписывали полковнику утверждения, будто бы верующие не грешат. Сам Пашков это отрицал: «Теперь я ненавижу грех, хотя и сейчас грешу»[52]. Однако отдельные последователи искажали его учение[52].

Студент-семинарист Попов обвинял Пашкова в том, что он «называл помышлением диавола Церковь и таинства»[53]. Пашков это отрицал. Он признавал ценность крещения и хлебопреломления (Вечери Господней), однако не относил их к средствам спасения. В 1883 году Пашков сам принял крещение по вере, а хлебопреломления совершались в собраниях пашковцев регулярно[53]. «Я не могу не признавать установленных Господом и Его апостолами таинств»[54], — писал полковник. При этом он подчеркнул, что «все таинства установлены исключительно только для верующих, для которых одних они имеют благодатное действие, обращаясь для всякого, кто приступает к ним недостойно, то есть без веры, в осуждение (1Кор. 11:29)»[54][53].

Брошюра «Ответ на „пашковские вопросы“». Автор — Ф. Н. Орнатский

Представители консервативного православия обвиняли Редстока и Пашкова в том, что они пытаются обратить в свою веру всё население империи во главе с императором. Однако ни Редсток, ни Пашков не пытались создать некую секту вне Русской православной церкви. Их целью было духовное преобразование России, не связанное с какой-то одной конфессией, и начинающееся с РПЦ[55]. Писатель Николай Лесков, тесно общавшийся с представителями движения, отмечал: «Редсток и сам не основывает никакого отдельного толка, и не требует ничего подобного от своих последователей. … Если и есть, может быть, одно какое-нибудь единоличное исключение, то о нём не стоит и говорить»[56][55]. Родственник Пашкова Владимир Чертков писал в некрологе: «в действительности он никакой секты не основывал, а просто, приняв, так называемое „евангелическое“ понимание христианского учения, старался распространять его проповедью, литературою, личными сношениями, вообще всей своей деятельностью»[57].

Однако представители православия объявили пашковцев «сектантами» и «еретиками», а затем начали их преследование. Произошло постепенное отдаление пашковцев от РПЦ, окончившееся полным разрывом.

Журнал «Странник» в 1883 году сообщал: «Основа учения у г. Пашкова протестантская, но это справедливо только наполовину: протестантизм есть доктрина и доктрина, говоря относительно, умная и почтенная; у протестантизма есть историческая основа и до известной степени основа церковная. У г. Пашкова ничего подобного нет и он сам по себе. Мы думаем, что г. Пашков сектант на чисто местной подкладке, и ему ужасно далеко до настоящего протестантства. Это сектант — несомненно русский»[58][59].

По мнению историка-богослова Константина Прохорова, основой для редстокистско-пашковского движения стала неудовлетворенность представителей аристократии господствовавшей тогда «обрядовой» формой российского православия[60]. Согласно Прохорову, тот факт, что Редсток приехал в Россию не сам по себе, а по приглашению Елизаветы Чертковой, свидетельствует о сознательности выбора той формы христианства, которую английский проповедник исповедовал[60].

В 1883[lower-alpha 10] году Пашков был крещён по вере Георгом Мюллером[lower-alpha 11] из Бристоля[53][62][lower-alpha 12]. К этому моменту Пашков уже не рассматривал возглавляемое им движение как часть православия[63]. В 1884 году в частной переписке он назвал православную церковь «мёртвой»[64].

Пашков мог ставить под вопрос некоторые установления Церкви, хотя обычно он избегал обсуждения этой темы. В то же время он не оспаривал ценности самой Церкви и не отделял себя от неё. Если некоторые последователи Пашкова относились отрицательно к культу Богородицы, иконам, мощам, делению христиан на «клир и мир», то это происходило не по призыву Пашкова, а потому что он молчал на эти темы. «Авторитет её [церкви] я не могу не признавать: благодарю Господа моего и Спасителя, что могу себя почитать принадлежащим к церкви Его, в которой Он поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями… для созидания тела Христова»[54], — писал полковник Янышеву[65]. Пашков никогда не призывал своих последователей выйти из РПЦ, и сам до конца жизни формально не порывал с ней[65].

По мнению ряда исследователей серьезное влияние на взгляды Пашкова оказал западный евангельский мир, в том числе Евангелический альянс, «открытые» Плимутские братья (к которым принадлежал крестивший Пашкова Георг Мюллер[66]) и Кесвикское (Кезикское) движение[67]. Как и Редсток, Пашков был членом альянса и использовал типичные для альянса формы христианского служения[68].

В то же время влияние западных евангелических организаций на Пашкова не было безграничным. Так, он не позволил Британскому и иностранному библейскому обществу использовать в своих целях созданное Пашковым Общество поощрения духовно-нравственного чтения, а Евангелическому альянсу — осуществлять представительский контроль над деятельностью пашковцев[69].

Тема единства Христианской церкви была важна для Пашкова. По мнению исследователя Андрея Пузынина, Пашков надеялся, христиане с разными взглядами могут достичь единства за совместным изучением Библии в духе взаимной любви придя «к одинаковым заключениям по каждому вопросу, освобождаясь таким образом от всех человеческих традиций и неверных понятий, происходящих не из Слова Божьего»[70]. Пашков верил, что христиане-евангелики в Российской империи объединятся и особая роль России будет состоять в том, чтобы показать миру пример[9]. Впоследствии Пашков свои взгляды по этому вопросу поменял[71].

«„Спасённый“ среди „спасающихся“». Шарж на В. А. Пашкова в журнале «Стрекоза», 1880

Александр Пругавин так описывал собрание у Пашкова: «Тут и мастеровые, и лакеи, и кухарки, и чиновницы, и офицеры, и денщики, и гимназисты, и юнкера; тут же и важные барышни, и студентки, и чиновники, и чернорабочие, и купцы… Вот какой-то шикарный мундир с аксельбантами, а рядом почтальон с бляхою, еще дальше — грязные, лоснящиеся полушубки рабочего люда, чуйки и поддевки…»[77]

Бесплатная раздача книжек Обществом поощрения духовно-нравственного чтения

Наблюдая растущую грамотность населения империи и осознавая нехватку духовной литературы, в 1876 году Пашков инициировал создание и стал руководителем Общества поощрения духовно-нравственного чтения. Оно занималось изданием и распространением христианской литературы (в том числе Библий), а также выпускало журнал «Русский рабочий»[78]. Разрешение на создание Общества дал Священный синод РПЦ, и участники Общества старались не публиковать что-либо, противоречащее православному учению. В число издаваемых входили и православные авторы, например, Тихон Задонский[78].

В Общество входили не только пашковцы, но и иностранцы — представители других протестантских исповеданий, а также Николай Астафьев от Российского библейского общества и другие[79]. За восемь лет существования помимо книг Священного Писания Общество выпустило более 200 брошюр (общий тираж более 1 миллиона экземпляров), продававшихся по цене от полкопейки до шести копеек. Финансировалось издание за счёт пожертвований[78]. После первоначального взноса на деятельность Общества от Лондонского общества религиозных брошюр последовали пожертвования русских аристократов[80].

Общество было закрыто 24 мая 1884 года[79].

Даже марксистские исследователи в СССР характеризовали Пашкова как филантропа, — это говорит о сохранившихся воспоминаниях о его благотворительности[81]. В своем доме на Выборгской стороне в Санкт-Петербурге Пашков открыл дешевую столовую для бедных, которую ежедневно посещало до тысячи человек. Помимо низких цен посетители могли оценить высокое качество продуктов и дружелюбие пашковцев, которые служили там официантами[82]. В Нижегородской губернии, где находилось имение Пашкова, он открыл сельские училища[83].

Благотворительная деятельность Пашкова вызывала пересуды в обществе. Ходили слухи, что Пашкова якобы нарочно привели к пути милосердия, чтобы «раздолбить» его капиталы[27] и что щедростью Пашкова пользовались не те, кто действительно нуждался в куске хлеба, а корыстные недобросовестные люди[27]. Недоброжелатели Пашкова утверждали, будто бы он «покупает» тех, кто слушает его. Якобы Пашков платил «за выслушивание» извозчикам по три рубля, а крестьянам — размер дневного заработка в поле[84]. Православные источники утверждали, что милосердие Пашкова проистекает не из любви и представляет собой «покупку за измену православию»[85], дескать, пашковские собрания посещают два вида людей: ищущие светских связей и ищущие подачек[84].

Пашков и Корф стремились объединить близких по взглядам христиан из различных регионов Российской империи. Первоначально съезд предполагалось провести в 1882 году, однако затем он был перенесён на 1884 год[86][lower-alpha 13]. Они разослали баптистам, штундистам, меннонитам, молоканам и новомолоканам письма с предложениями прислать на съезд делегатов от церквей[86].

Съезд готовился на фоне преследования российских протестантов в Российской империи. За две недели до события Пашкова и Корфа вызвал к себе жандармский генерал Оржевский. Под угрозой лишения права управлять своими имениями он потребовал от них не проповедовать и не распространять литературу, не принимать делегатов и в двухнедельный срок покинуть Россию. Запрет принимать делегатов был высказан и княгине Наталье Ливен. Все трое проигнорировали эти указания[86].

На съезд съехалось около 100 делегатов[lower-alpha 14]. Съезд начался 1 апреля 1884 года. Организаторы надеялись, что для объединения им удастся разработать общие вероучительные принципы, сформулированные в приемлемой для всех форме[86]. Однако съезд не смог закончить свою работу, он прервался 6 апреля из-за ареста всех делегатов полицией[88][38]. Делегаты, кроме иностранцев и российских немцев, провели ночь в Петропавловской крепости, после чего их выслали из Петербурга[88].

Василий Александрович Пашков

Пашкова вместе с группой его сторонников — евангельских христиан — выслали из столицы. Вместе с графом Корфом он уехал в Лондон. Глубоко переживая из-за вынужденной эмиграции, полковник не оставил христианского служения, но нашел для него новые формы — обширная переписка и финансовая помощь оставшимся на Родине единомышленникам, заступничество за преследуемых верующих. До самой смерти поддерживал своих последователей в России[89].

В его архиве сохранилась пашковская переписка со своими сподвижниками: Василием Кирпичниковым, княгинями Натальей Ливен и Верой Гагариной; будущими лидерами движения евангельских христиан Иваном Каргелем и Иваном Прохановым; лидерами баптистов Иоганном Вилером, Василием Павловым, Никитой Ворониным; руководителями штундистов Иваном Рябошапкой и Михаилом Ратушным; работавшим в России персидским миссионером Яковом Деляковым[90].

Пашков обратился в письме к обер-прокурору Святейшего синода РПЦ Константину Победоносцеву с просьбой разрешить эмигрировать в Румынию верующим, сосланным на Кавказ за религиозные убеждения, однако получил отказ[91].

В эмиграции полковник много времени служил как странствующий проповедник в Англии, Франции, Австрии, Италии и Германии[92]. Одно время он странствовал вместе с англичанином на повозке, распределяя Библии среди крестьян. В его архиве сохранились письма с благодарностью за финансовую поддержку от лидера Армии спасения Уильяма Бута, проповедников Хадсона Тейлора и Сайленса[92].

Лесков написал посвященные редстокизму произведения «Великосветский раскол. Лорд Редсток» (1876), «Два слова о редстокистах» (1876), «Религиозные новаторы Редсток и Вальденштрём» (1879)[95]. Писатель был хорошо знаком с Пашковым и обменивался с ним письмами[93]. Некоторое время он был близок к пашковскому движению, слушал проповеди Редстока и Пашкова[94]. Однако описывая движение времён Редстока, Лесков изображал его просто группой людей, любящих потолковать о слове Божьем, о спасении и об оправдании, хотя допускал, что в нём есть потенциальная возможность отделения от государственной церкви[96].

В 1880-х годах Лесков постепенно отдалился от движения, но размышления о «пашковской вере», сочувствие к пашковцам не оставляли писателя до конца жизни. В начатой в 1893 году записной книжке Лесков писал: «В пашковской вере всё хорошо, только для чего гусиный жир в лампад пущают»[lower-alpha 15][94]. Не имея во всём согласия с Пашковым, Лесков закончил жизнь последователем Льва Толстого[94].

Достоевский не симпатизировал Пашкову, считая, что успех проповеди обусловлен незнанием православия и отрывом от него части великосветского общества[94]. В 1880 году после публикации в «Новом времени» двух статей о пашковцах Достоевский написал издателю газеты Алексею Суворину: «…Зачем Вы хвалите Пашкова и зачем Вы написали (сейчас прочёл в № от 13 мая), что Пашков хорошо делает, что проповедует? И кто это духовное лицо, которое дня три тому назад напечатало у Вас статью в защиту пашковцев. Неприглядная это статья»[94].

Лев Толстой бывал на собраниях пашковцев, а его хороший друг Владимир Чертков приходился племянником Пашкову[98]. После высылки Пашкова из России в 1884 году Толстой отдыхал в одном из его имений[98]. В 1899 году Толстой написал в дневнике: «Я понял их, евангеликов, так: они от церковной безбожности очнулись и нашли более разумную и свободную и тёплую веру в Хр[иста], искупившего своей кровью наши грехи и спасшего нас. И верят, и радуются. Но ошибка и тут большая: они чувствуют себя совершенными и всю энергию направляют на проповедь, предполагая, что совершенство жизни совершится бессознательно»[98].